Поезд из Нова Горицы метался по пригоршне Альп, пока мимо проносились обуревшая от дождей река Соча, как подросток на папином BMW; увитые маскхалатами плюща строенийца, как партизаны, прячущиеся в виноградниках. Пристанционные домики из-под полуопущенных век жалюзи стреляют глазами: в угол - на нос - на предмет. И горы куда ни глянь, все сплошь в седых прядях водопадов и рыжих кудряшках горных речушек. 

В конце концов, железнодорожное сообщение спасовало перед стихией и прекратилось ровнехонько в Бохиньской Бистрице. Дальше по осклизлой, будто в рыбьей чешуе, дороге вместо поезда тащит по серпантину автобус. Рычит, чадит дешёвым дизелем, раскачивается, как верблюд, но тащит. И, вообразив себя паровозом (он же его заменяет) втаскивает пассажиров прямиком на железнодорожную станцию. А после удаляется нетвердой походкой, как штабной адъютант по палубе. 

А пассажиры - я и два пакистанских эмигранта в ступоре от гостеприимства словенской погоды - остаёмся на полустанке Йезеро Блед в раздумьях о том, что такое "навсегда" и уж не наступило ли оно прямо здесь и сейчас.

Озеро, зеленое и все в солнечных бликах на фотографиях счастливых туристов, выцвело под дождём, как старая-престарая рубашка. И такое же мятое - кто будет гладить старую домашнюю выцветшую рубашку. Церковь на островке посреди озера - один из главных козырей в деле привлечения туристов - ежечасно отчаянно колотит в рынду и свистает всех наверх, только вот некого. Матросы подняли мятеж и сошли на берег пить грог и сквернословить. Боцман с окончанием сезона отправился постить в инстаграм. Капитан перечитывает судовой журнал и роняет скупую слезу, вспоминая славные походы. Рында ещё бьется, как муха в банке, но сдаётся мне, скоро её постигнет судьба этой самой мухи. 

Несчастный лебедь, отправив супругу с лебёденками в тёплые края, сам сидит, дрожа, в холодной воде и, устало прикрыв глаза, твердит про себя: "вот же ж блед, не, ну вот же ж блед". Если бы он достал из под крыла фляжку ракии, мы бы с ним прекрасно поняли бы друг друга, гораздо лучше даже, чем так, по разные стороны береговой линии дождевого фронта. 

Альпийское озеро Блед, октябрь, гроза - мне тоже холодно, дружище. Мне промозгло, сыро и ни разу не понятно, на что я рассчитывал, отправляясь сюда, когда вся Адриатика, от Хорватии до Франции, накрылась дождями, как медным тазом. Хотя, посмотреть с другой стороны, иррационально оптимистичной непознаваемой стороны человеческой натуры, вчера я чуть не утонул в итальянском Удине, сегодня отчаянно борюсь с ливнем за глоток воздуха в словенских горах - так какая разница, где семь футом под килем? 

Бледский замок - второй старший козырь в колоде - задернул шторку облака и принимает душ дождя, насвистывая йодль. Подобраться к нему никакой возможности - вы никогда не пробовали забраться по водосточной трубе, когда над вами принимает душ целый замок? И не пытайтесь, поверьте,есть занятия и получше.

Большего не сезона, чем октябрь на озере и не придумать. Местных обитателей, встреченных там, можно пересчитать по пальцам одной руки. Пожалуй, пальцев даже слишком много, поскольку обитают там лишь смотритель на станции, да барышня за стойкой бара в десятке шагов от выхода с перрона. Еще посреди озера стояла не двигаясь лодочка, абсолютно пустая, навевая нехорошие мысли. Но вильямовка, от лишних запасов которой девушку из бара я избавил, развеяла эти всякие мысли с невообразимой легкостью. 

Вдоль берега Бледского озера, прямо по обочинам туристической дорожки, вьющейся по берегу и змейкой пытающейся ускользнуть от гнева разверзшихся хлябей небесных, растут грибы, и все, как на подбор белые. Прям хоть косой коси. Вообще, грибы в 2015 году меня преследовали, стоило только покинуть юрисдикцию российских властей. Даже у самого что ни на есть экватора, по пути на водопад Анхель, я был обнаружен моховиком. Теперь вот альпийские белые. Не, не поеду я в Амстердам. Не теперь. Не туда.